Ёлка моего детства

В южном городе снег – редкость. Чуть выпадет и сразу растает. А в феврале – не жди. Там уже февральские окна, теплынь и местами до +17. Так себе зима, на любителя. Вадику, вот, моему не нравится. Ждать снег он начал с сентября, когда в одну ночь краснодарская жара вдруг обернулась мелким назойливым дождём, пронизывающим ветром и стабильными +12. В то утро, когда среднестатистический краснодарец, чертыхаясь и опаздывая на работу, за ворохом летних вещей пытался найти демисезонную куртку и зонтик, мой старший сын, вдыхая сырой утренний воздух и подставляя щёки каплям дождя, уже почувствовал первое дыхание зимы.

Четыре с небольшим из своих пяти лет Вадим прожил в городе, где зима властвует дольше положенного календарного срока. В городе, где снег лежит с октября по апрель, а новогодняя иллюминация горит километрами сверкающих гирлянд и сотнями сияющих ёлок. В городе, где в новогодние каникулы ну просто невозможно не поверить в чудо. Переезд из южных широт в столицу в Вадюхины три месяца был спонтанным, таким же было и возвращение домой спустя четыре года. За это время мы с его папой так и не привыкли к московским долгим зимам и редкому солнцу, Вадим же чувствовал себя прекрасно в самые сильные морозы. И, конечно, снег. Разве может случиться Новый год без него? Совершенно немыслимо.

– Мам, ну когда уже выпадет снег? – редкое утро теперь у нас начиналось с другого вопроса.
– Знаешь, Вадюша, когда я была маленькой девочкой, я тоже очень любила снег и ждала его каждый день. И тогда наша бабушка взяла и нарисовала его для меня.
– Не может быть! Как? – Вадик заинтригован, но слушает меня с недоверием.
– Да точно тебе говорю! И не только снег, а еще новогоднюю ёлку, Деда Мороза с мешком подарков да много ещё чего.

Однажды я пришла с прогулки, а окно в моей детской ожило дивной картиной: в волшебном лесу, пробираясь сквозь сугробы и заснеженные ели, навстречу новогоднему празднику шёл старик в красной шубе с большущим мешком за плечами. Ну не чудо ли? А ларчик просто открывался: в моё отсутствие, вооружившись акварельными красками, кистью и зубным порошком для того самого белоснежного снега, мама перенесла новогодний сюжет из старой советской открытки прямо на стеклянное полотно в моей комнате. Ах, какое это было счастье! Подумать только, ко мне спешил мой личный Дед Мороз! Так зародилась наша маленькая, но неизменно несущая чудо традиция: на протяжении многих лет в канун Нового года окно моей спальни превращалось в сказочный расписной витраж.

– А ёлку вы наряжали, мам? – Вадим явно уверен, что моё детство прошло следом за эпохой динозавров, и были ли в эти смутные времена подобные новогодние забавы, для него большой вопрос.
– Хм, спрашиваешь! Конечно, наряжали, и непременно живую ёлку.

Новогодние игрушки весь год ждали своего звёздного часа на чердаке нашего старого дома. Наведаться туда было непросто, для этого со двора приходилось тащить в коридор неподъёмную деревянную лестницу и только после этого забираться по ней наверх. Стоит ли говорить, что без особой надобности эти логистические манипуляции не совершались, и потому сам факт наличия в доме широкой коротконогой лестницы-каракатицы обещал массу интересного.

Наконец, коробка с игрушками из небытия извлекалась на свет божий и занимала своё почётное место в центре ковра в гостиной. Каждая игрушка в коробке хранилась в отдельной обёрточной бумаге. Хотя, как в обёрточной бумаге… Откровенно говоря, это были обычные листы старой газеты. Бережно достав очередной блестящий шар или хрупкую стеклянную фигурку, газетные обёртки полагалось прибрать до того момента, когда всей этой новогодней атрибутике вновь не надлежало быть сосланной на чердак. После того, как праздники отшумели, игрушки заворачивались каждая в свой газетный обрывок. Этот ежегодный обряд совершался десятилетиями. Так, благодаря семейной рачительности, и сейчас, наряжая ёлку в доме моего детства, можно мимоходом прочесть о удвоившихся надоях в колхозе им. Ленина и о прочих трудовых достижениях социалистической эпохи.

– Ну а игрушки-то, игрушки что? – Вадик зрит в корень и не намерен тратить время на лирические отступления.

Что ж, во-первых, гирлянда с десятками разноцветных огоньков-колокольчиков. Сначала её полагалось разложить на ковре и, подключив к электричеству, проверить работоспособность каждой лампочки. Привыкнув к беспробудной многомесячной спячке, гирлянда обязательно халтурила и не хотела гореть, как следует. И тогда мама, зная капризный нрав этой старой, но всё ещё удивительно яркой особы, договаривалась с гирляндой на им лишь понятном языке, переползая на коленях по полу от одного огонька к другому. Во всяком случае мне, девчонке, так казалось. Наконец, проверив все контакты и удостоверившись, что сиянию быть, мама аккуратно вешала гирлянду на ёлку, стараясь соблюсти симметрию и подсветить самые выигрышные ёлкины бока.

На самую макушку ёлки надевалась горделивая пика. Задрав свой острый нос кверху, она была выше всего, что происходит внизу. Хотя откуда бы взяться этой её гордыне, если с пиками у нас происходила настоящая текучка кадров. Ярко-алые и золотые, серебристые и пурпурные – они бились у нас почём зря и совершенно не вписывались в сложившийся многолетний коллектив прочих новогодних старейшин. Потому с пиками привязанности у меня не случилось, и я даже не знаю, какая именно худощавая особа удержалась на своём высоком посту до этих дней.

Зато сразу под пикой вешались круглые золотистые часы с застывшими стрелками на без пяти минут двенадцать. Пожалуй, это была самая старая и потому самая уважаемая игрушка в нашей новогодней коллекции. Чудный ёлочный хронометр появился в семье, очевидно, сразу после выхода в 1956 году рязановской «Карнавальной ночи». Песенка про пять минут из кинофильма тогда гремела на всю страну, а значит, каждый уважающий себя житель просто обязан был приобрести этот новый символ праздника себе на ёлочку. Но, хотя часы всегда на «ты» со временем, нельзя сказать, что оно осталось над ними не властно: в верхней части игрушки, как раз над циферблатом, откололся кусочек хрупкого стекла. В место образовавшегося отверстия маминой заботливой рукой был всунут комочек золотистой фольги размером с горошину, что лишь добавило важности этому старожилу новогоднего фронта.

Дальше ёлка украшалась в зависимости от настроения домочадцев. Десятки разноцветных шаров развешивались на первый взгляд хаотично, однако, были некие правила, за соблюдением которых строго следила мама. Большие шары никогда не крепились на верхние ветки, иначе ёлка выглядело массивно и неуклюже. Здесь работал принцип детской пирамидки: сверху должны были быть миниатюрные шарики, к низу же они постепенно увеличивались. Помимо этого, по негласному договору, у каждого стеклянного шара в нашей коллекции новогодних игрушек был свой названный брат-близнец, похожий на него по цвету, размеру и общему настроению. Такие братья-близнецы развешивались обязательно на одном уровне, дабы поддержать симметрию и природную грацию ёлки.  

Хотя шары шарами, а в детстве мне гораздо больше нравились блестящие стеклянные фигурки с креплением-прищепкой у основания. Космонавт в скафандре и Красная Шапочка с лукошком гостинцев для бабушки, восточная красавица в широких шароварах и эскимос в тёплой шубке, жёлтый цыплёнок с чуть отлупившейся по бокам краской и запорошенная снегом избушка на курьих ножках – вот неполный список ёлочных фаворитов моих дошкольных лет. А богатый урожай золотой кукурузы, лиловых баклажан, пупырчатых огурцов и прочих стеклянных и пластмассовых овощей и фруктов? Так незамысловато оставил свой след в коллекции наших новогодних игрушек приход к власти Никиты Хрущёва с его реформой сельского хозяйства.

Вот ёлочка моего детства почти и готова. Осталось добавить несколько серебристых ниточек-дождинок и поставить вниз Деда Мороза из ваты и папье-маше. Красотища! Никогда я не полюблю эти идеально задекорированные современные ёлки, выдержанные в едином стиле и цвете. Они ослепительно красивы, но куда им до моей родной домашней ёлочки, где каждая игрушка – свидетель счастливых мгновений жизни как минимум пяти поколений нашей семьи…

– Мам, мам, – Вадик с грохотом тащит стул к окну на кухне и возвращает меня в ту реальность, в которой мама это уже я. Взобравшись на стул, он энергично пытается протиснуть голову между узкими рейками французских жалюзи в надежде как следует рассмотреть происходящее на улице. Ему это удаётся, потому что уже через секунду он с восторгом кричит:
– Скорей, глядите, какой снежище валит!

И действительно. Пока я растворялась в воспоминаниях и рассказах о своём детстве, мечта другого маленького мальчика, похоже, начала осуществляться. Не взирая на прогноз погоды, за окном пошёл снег.

– Собирай Олежку, мам, и варежки мои непромокаемые не забудь. Мы едем к бабушке. Сначала снеговика у неё во дворе слепим, потом устроим снежный бой, а потом ёлку твою наряжать будем. Можно, мам? А лопаты наши где?