«Она называла меня мамой, пока не пришли они»

Когда я впервые взяла её на руки, она была почти невесомой. Маленький комочек с огромными глазами, в которых отражалась растерянность взрослого человека. Медсестра сказала тихо:

— Родных больше нет. Племянницу можно оформить к себе, если решитесь.

Я не думала. Просто подписала бумаги. Не из жалости — из инстинкта. Как будто внутри кто-то сказал: это твой ребёнок.

Мне было тридцать два. Мы с мужем давно пытались завести детей, проходили врачей, обследования, курсы. Всё безрезультатно. И вдруг — Маша. Подарок судьбы, обёрнутый в трагедию.

Перейти в каталог

Первые месяцы я жила как во сне. Она плакала ночами, долго не шла на руки, шарахалась от звуков. Я училась быть матерью на ходу: укачивала, пела колыбельные, путалась в инструкциях по смесям. А однажды, ранним утром, когда солнце только пробивалось сквозь шторы, она впервые произнесла:

— Ма-ма.

И всё. Мир стал другим.

Мы с мужем оформили опеку. Дом наполнился шумом, игрушками, запахом детского крема и смехом. Я вставала по утрам, чтобы заплести Маше косу, торопливо готовила ей кашу, а потом бежала на работу с улыбкой, которая не сходила с лица до самого вечера.

Маша росла. Упрямая, любопытная, живая. Обожала животных и терпеть не могла математику. Мы читали на ночь книги, писали письма Деду Морозу, устраивали кукольные спектакли. Она звала меня «мамой» — просто, естественно, будто это слово всегда принадлежало мне. Я не исправляла. Пусть будет так. Прошло восемь лет. Казалось, всё сложилось.

До того дня, когда в почтовом ящике я нашла письмо. С гербовой печатью. «Объявились биологические родители девочки. Просят разрешить встречу».

Я читала и не могла понять смысл слов. Родители? Как? Ведь её мама и папа погибли в аварии! Позже выяснилось: погиб отец, а мать — младшая сестра моего зятя, — тогда попала в больницу в тяжёлом состоянии. Долгая реабилитация, потом за границу. Теперь она вернулась.

Марина — так её звали — хотела увидеть дочь. Я долго не спала. Сидела у кроватки и смотрела, как Маша спит, прижимая к груди плюшевого мишку. Как сказать ей? Что, оказывается, где-то есть «настоящая мама»? А я — кто? Замена? Придаток к чужой судьбе?

— Маш, — начала я утром, — помнишь, я рассказывала, что у тебя была мама, но она не могла быть рядом?

Она кивнула.

— Так вот… она вернулась. Хочет познакомиться.

Девочка нахмурилась:

— А зачем? У меня ведь уже есть мама.

Я почувствовала, как к горлу подступают слёзы. Но я улыбнулась.

— Просто познакомимся, ладно?

Встреча состоялась в городском парке. Марина пришла раньше — высокая, ухоженная, в дорогом пальто. На вид моложе меня. И с тем самым взглядом, в котором боролись вина и надежда.

 — Привет, Машенька, — произнесла она, протягивая плюшевого зайца. — Я... мама.

Маша смутилась, но взяла игрушку. Мы с Мариной обменялись взглядами. Она тихо добавила:

— Спасибо вам. Что вырастили.

Я кивнула, не доверяя голосу. После встречи Маша долго молчала. Потом сказала:

— Она добрая. Но чужая.

Я не знала, что ответить. Лишь погладила по волосам.

Прошло несколько недель. Марина звонила, приезжала, предлагала вместе сходить в театр, в музей. Маша сначала сторонилась, потом привыкла. И вот однажды Марина сказала прямо:

— Я хочу, чтобы Маша пожила у меня. Попробуем. Она ведь всё-таки моя дочь.

Муж посмотрел на меня с тревогой, но я не спорила. Любовь — это не цепи. Если ребёнку там будет хорошо, я должна отпустить.

Первые дни без неё были невыносимыми. Я не знала, куда деть руки. Каждое утро машинально ставила две чашки какао. Пыталась работать, но ловила себя на том, что прислушиваюсь — не послышится ли её смех.

Маша звонила редко, коротко. «У нас всё хорошо. Мама купила щенка». Я радовалась и одновременно чувствовала, как внутри что-то ломается.

Прошло три месяца. Однажды вечером — звонок. Тоненький голосок в трубке:

— Тётя Лена, можно я к тебе приеду на выходные? Я соскучилась.

Я не спросила ни почему, ни как. Просто ответила:

— Конечно, родная.

Она приехала. С щенком, с рюкзаком, с блестящими глазами. Всё время смеялась, болтала, словно боялась, что я её не отпущу обратно.

Потом был ещё один приезд. И ещё. А потом — однажды — она просто осталась.

Марина не возражала. Мы встретились в кафе. Она держала чашку с чаем, не глядя мне в глаза.

— Я понимаю. Она всё время говорит о вас. У каждой из нас, наверное, своя роль. Я дала ей жизнь. А вы — сердце.

Теперь Маша подросток. Иногда спорит, хлопает дверью, упрямится. Но когда ей страшно, всё равно бежит ко мне. Обнимает и шепчет:

— Мам, всё будет хорошо, да?

И я отвечаю:

— Конечно, будет.

Я больше не задаю себе вопрос: родная кровь или чужая. Потому что, когда ребёнок ищет твою руку во сне, — это и есть самое настоящее родство.

А вы смогли бы отпустить ребёнка, которого считали своим?

Если эта статья отозвалась и в вашем сердце, поделитесь ею в своих соцсетях. Возможно, именно ваша репост станет для кого-то поддержкой, поможет принять сложное решение или просто напомнит о главном: настоящая любовь не держит в клетке, а дает крылья.